Вторник, 19.03.2024, 06:56Главная | Регистрация | Вход

Форма входа

Поиск

Календарь

«  Февраль 2011  »
ПнВтСрЧтПтСбВс
 123456
78910111213
14151617181920
21222324252627
28

Наш опрос

Оцените мой сайт
Всего ответов: 13

Статистика


Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0
Главная » 2011 » Февраль » 20 » Бард-опера "Евангелие от Мастера", часть первая
Бард-опера "Евангелие от Мастера", часть первая
06:21
Иван Бездомный

“Евангелие от Мастера”
Бард-опера:
(фантазия на темы романа Михаила Булгакова
“Мастер и Маргарита”.)

Эпиграф:
“Рукописи не горят”
(Михаил Булгаков,
“Мастер и Маргарита”)

(1975-2002”)

Одесса

Фрагменты

Иконописец Андрей Рублёв
А попросту – богомаз
Давно не видел спокойных снов,
Не слышал бодрящих фраз.

Ему пеняли вовсю попы
Что он искажает лик,
Что он сошёл с тореной тропы...
И он погрустнел и сник.

Иконописец Андрей Рублёв
Палитру свою сломал.
Разбил иконы, оставил кров
И из дому ушагал.

Махнул рукою на всё и вся,
Отправился в дальний путь:
Ему неправду писать нельзя,
А правды неясна суть.

Иван Бездомный в ту пору был
За гранью душевных сил.
Он по палате как зверь кружил,
Зубами скрипел и выл.

Андрей Рублёв уж устал идти,
Среди времён и дорог.
Не знал он, тёмный, что нет пути
В другой временной порог.

Он просто в дверь одну постучал –
К Бездомному в жёлтый дом –
Они сидели и пили чай,
И думали об одном.

А в это время, при свете звёзд,
Среди величавых гор
Старик Пилат и Иисус Христос
Вели задушевный спор.

Молитва Андрея Рублева.

Отец родной в небесной сини!
К Тебе взываю я с земли!
Пускай Твое святится имя!
Пусть славятся дела Твои

На сей земле, как и на небе!
И хлеб насущный нам дари…
О завтрашнем – не просим хлебе,
О будущем не говорим:

Что толку грезить о грядущем? –
Не знаем мы своей черты,
И что назавтра будет сущим –
Об этом знаешь только Ты.

Прости грехи ты нам, жалея,
Поскольку Ты безгрешен сам, -
Насколько мы прощать умеем
Проступки нашим должникам;

Долги прости ты нам, поскольку,
Мы должникам простим долги,
И добрым будь ты к нам – настолько,
Насколько мы добры к другим…

Не дай поддаться искушенью,
И от лукавого избавь.
Все суть – по Твоему веленью:
Венок из воль, и сил, и слав!

И ныне, и всегда, и вечно,
Во веки долгие веков,
Во царствие Твоем сердечном
Да будет властвовать Любовь!

Пускай дойдут мои моленья
В Твою космическую синь…
Творцу – любовь и вдохновенье!
Все это – истинно.
Аминь!

21.04.2002, 01.50

Пролог
Первая песня Андрея Рублева
“Икона нераспятого Христа”

Я не пророк, я просто богомаз.
Малюю помаленьку, если платят.
Мои иконы и хулят, и святят,
и молятся пред ними ежечас…
Я много видел, много горевал.
Есть в избах, и церквях, и в кабинетах,
и в тюрьмах есть, и в университетах
иконы те, что я нарисовал.
Я честно при создании икон
трудился, не шутя и не играя.
Усиленно все личное стирая,
я безусловно соблюдал канон.
Я через силу соблюдал канон.
Но, черт возьми, такое наважденье:
тот образ ускользал, как привиденье,
и сам я не любил своих икон.
Ведь я мечтаю написать Христа,
но не Царя, Властителя и Бога, --
а юношу, избравшего дорогу
от материнской юбки до креста.
И я мечтаю написать Христа
не в образе замученного агнца,
но гения мужского постоянства,
величия людского торжества.
Прийти -- и сделать то, зачем пришел!
Пускай весь мир и все владыки против,
пускай трещит земля на повороте,
прийти - и сделать то, зачем пришел.
Спокойно подойти к своей черте,
под злобное шипенье фарисеев,
и ни о чем на свете не жалея,
возвыситься над ними на кресте.
И я мечтаю написать Его –
бродячего философа, поэта,
учителя раздробленного света,
который переделал естество.
И я мечтаю написать Христа,
презревшего церковную облуду,
простившего последнего Иуду,
с улыбкою сошедшего с креста.
Я знаю, что такое суета:
все то, что по-дешевке продается,
все то, что нынче церковью зовется,
все то, в чем нет и толики Христа…
Иконы врут в наивной простоте.
Но как от заблуждений их избавить? –
Не нужно свечки перед ними ставить,
а нужно просто помнить о Христе.
И я мечтаю написать Христа –
потомственного плотника, не Бога.
И светел мир, в котором есть дорога
от материнской юбки до креста!
Да, я мечтаю написать Христа.
Но мой Христос вне веры, вне канона;
а значит, не получится иконы –
иконы нераспятого Христа…

Intermezzo

Вырос на дереве, молод и чист,
Лист.
Стал ему тесен на дубе родном
дом,
вот и задумал он с ветки махнуть
в путь!
“Ты, Лист, наивен, - сказал старый Дуб, -
глуп!
Ты ожидаешь, что встретишь там рай? –
Знай!
Будешь валяться среди нечистот,
желт,
и превратят тебя беды и страх
в прах!
Знаешь ли ты, что умрешь навсегда?” –
“Да!” -
“Разве не жаль тебе солнечный свет?” –
“Нет!” –
“Всех твоих близких окутает грусть…” –
“Пусть!
Только бы в небе пуститься хоть раз
в пляс!”
Лист оторвался, запел, закружил,
взмыл.
Глядя на то, потянуло и всех
вверх.
Так и ворвался шальной листопад
в сад.
Дуб же остался один, как сокол,
гол.
Если увидишь – лежит, серебрист,
Лист –
не наступай, а подбрось его с рук,
друг!
Он ведь пронес сквозь дожди и метель
цель:
хоть через смерть, но полета достиг
миг!

Действие первое:
детство Христа (фрагмент)
(Детская песня Иешуа Га-Ноцри)

Вот и опять надо мной облаков караваны
мчатся по небу на всех парусах.
Знаю: на каждом из них есть свои капитаны,
те, что ведут облака в небесах!
Лишь об одном никогда я мечтать не устану,
пусть почему-то и мал я пока:
я обязательно стану таким капитаном,
и поведу над землей облака!
Больше никто и нигде от дождя не простынет,
град беззащитный посев не побьет;
станут большими садами такие пустыни,
где уж давно ничего не растет!
Я поведу облака сквозь миры и границы,
войны не в силах меня задержать;
белые, красные, черные, желтые лица
будут улыбкой меня провожать!
Я ведь готов на земле не сидеть ни минуты,
мчаться по небу, забыв про покой…
Это ведь так замечательно, если кому-то
вслед с благодарностью машут рукой!

Непорочное зачатие

Шёл раввин из синагоги
По просёлочной дороге.
Шёл раввин из синагоги
И чего-то напевал.
Вдруг ему навстречу Яша,
Нюма, Сява и Абраша,
И у каждого под глазом
Агромаднейший фингал!

Говорит раввин мальчишкам:
«Пострелята, это слишком!
Раздавать фингалы людям
Наша Тора не велит!»
Говорит он им с укором:
«Изучайте нашу Тору!
И пророку Моисею
Не понравился б ваш вид!»

Говорит раввин с укором:
«Постигайте нашу Тору!
Где вы видели, чтоб Тора
Наущала морды бить?»
А мальчишки громко плачут
И орут «Он первый начал!
Мы втроём едва отбились,
Так он начал нас лупить!»

Говорит раввину Яша:
«Нюма, Сява и Абраша
непочтительно сказали
про мою родную мать!
Я их бил на косогоре
Непосредственно по Торе,
Потому что Тора учит:
Надо старших уважать!

Мне они орали в ухо
Что маманя – потаскуха
И что я – внебрачный отпрыск,
А Иосиф – рогонос!
Ну, и я за «потаскуху»
Надавал им всем по уху,
За такие выраженья -
Это просто не вопрос!

Потому, что мамы Маши
Нету лучше, нету краше,
Потому, что мама Маша...
Сына Яшу родила!
А они за «потаскуху»
Заслужили оплеуху, -
Совершенно непорочно
Меня мама зачала!

Объясняю для дебилов:
Мать «налево» не ходила,
Мать Иосифа любила
И была ему верна!
Ну, побил я этих малость...
Ну, а что мне оставалось?
Мне она - святая мама,
А Иосифу - жена!

Мама лаской всех встречает,
И обиды всем прощает,
И на зло не отвечает,
И не помнит мама зла!
И любого пожалеет,
И утешит, и согреет,
И добру её нет меры,
И заботам – нет числа!

Прекратили б вы глумиться,
Скоро будете молиться, -
Скоро новая десница
Воцарится на земле, -
Скоро будете вы сами
Со святыми образами
Приходить молиться к маме
В покаяньи, не в хуле...

Не люблю я братцы, драться,
Но уж тут не мог сдержаться!
Даже если вы ругаться
Нынче будете со мной!
Есть такие дуралеи,
Что и думать не умеют,
Ничего им не докажешь –
Остаётся... мордобой!»

***

Шёл раввин по Назарету,
На ходу жевал конфету,
Изучал свои штиблеты,
Головой седой качал...
Шёл раввин по косогору
И тащил под мышкой Тору,
И о таинствах зачатья
Между прочим, размышлял...

Непорочное зачатие-2:
трудный возраст
(фрагмент)
Иешуа-подросток: конфликт поколений.

Батяня, посылаю телеграмму:
сыночек твой подрос и возмужал.
Когда ты непорочно кинул маму
куда же ты, родитель, убежал?
Чего перетерпеть мне привелося –
ничуть не беспокоило тебя.
Так бил меня мой добрый отчим Ося,
что чуть не изуродовал, любя.
А мама Маня плакала часами,
на улицу стеснялась выходить,
молилась пред твоими образами,
а Ося продолжал меня лупить.
Ей Ося говорил: “Ты, стерва, точно
нашла себе крутого голубка;
не знаю уж, насколько непорочно –
взяла и принесла мне байстрюка!”.
Когда мы с ней ходили за обедом,
я просто отбивать ее устал:
соседи перешептывались следом,
а лавочник скабрезно хохотал…
Я думал о тебе и дни, и ночи,
не мог заснуть я часто до утра.
Ох, крепко невзлюбил меня мой отчим
за то, что не любил я топора!
Я был еще сопливым пацаненком,
а он уж попрекал меня куском, –
маманя заступалась за ребенка,
но не был никогда моим мой дом.
Он часто говорил своим знакомым,
что жру я, словно десять поросят.
Он просто выживал меня из дома –
и я ушел, куда глаза глядят.
Я под открытым небом спал нередко,
порою месяцами голодал,
по свалкам подбирал себе объедки,
покуда… проповедником не стал.
Не в спальне, перевитой ежевикой,
на свет я появился наяву.
Ты думаешь, от радости великой
маманя родила меня в хлеву?

Кто через это не прошел проклятье –
не знает тот ни горя, ни страстей.
Давай с тобою выпьем, добрый батя,
за незаконнорожденных детей!
Не зря я обошел уже полсвета
в надежде, что когда-нибудь потом
вы вспомните бродягу и поэта,
который называл себя Христом.
Который пошатался по планете,
хлебнул пренебреженье и тюрьму…
Я столько пережил на этом свете,
чего не пожелаю никому!
Хотите знать, по радио и теле-,
привыкшие к горячим новостям, -
кто я, и чей я сын на самом деле? –
Сын Божий, и пошли вы все к чертям!

А вы, кто поднимается на клирос,
кто перед нищим задирает нос…
Который век пытается спасти вас
бездомный зэк по имени Христос.

Дорога на Голгофу (фрагменты)

Монолог Фомы

…Скажи-ка, парень, иль ты – пророк?
Зачем обманул людей?
Ведь я-то знаю, что ты не бог,
обманщик и лицедей.
Скажи-ка, парень, ну как ты мог?
Хоть я и не фарисей,
я точно знаю, что ты не бог,
а просто мужик, как все.
Зачем ты всех нас водил за нос,
зачем пускал пузыри?
Зачем назвался Иисус Христос,
Иешуа Га-Ноцри?
Мне надоело, что ты всем лжешь,
не нужен ты нам такой!
Ты сам не знаешь, на что идешь,
мороча весь род людской!
Ты в бедном доме и жил, и рос,
и вкалывал до зари.
Какой ты, к черту, Иисус Христос,
Иешуа Га-Ноцри?!
Ты исходил, как бездомный пес,
и свалки, и пустыри.
Какой ты, к черту, Иисус Христос,
Иешуа Га-Ноцри?!
Ты гол, как сокол, и нищ, и бос –
ну, в зеркало посмотри!
Какой ты, к черту, Иисус Христос,
Иешуа Га-Ноцри?
Тебя не терпит официоз,
в законе ты – вне игры.
Какой ты, к черту, Иисус Христос,
Иешуа Га-Ноцри?
Ты что, и вправду решил всерьез,
что власть сдадут упыри?
Какой глупец ты, “Иисус Христос”,
Иешуа Га-Ноцри!
В крутое дело ты сунул нос,
прищемят его, смотри!
Дурак ты, право, а не Христос,
Иешуа Га-Ноцри…

Но на Голгофу он крест свой внес,
и с той роковой зари
он стал и вправду Иисус Христос,
Иешуа Га-Ноцри.

Петр (Апостол Камень )

Ты добр, Учитель, ты мудр и смел,
ты видел его лицо.
Скажи, учитель, зачем ты ел
с последним из подлецов?
Скажи, учитель! Ты знал людей,
ты видел нас всех насквозь!
А тот расчетливый лиходей
вошел, как желанный гость.
Ты знал, что будет, ты был готов
принять свой последний час!
Но ты делил с ним и стол, и кров,
учил его, как и нас…
Ведь ты же знал, что придет беда,
погубит тебя холуй!
Скажи, учитель, зачем тогда
ты принял тот поцелуй?

Спокойно, Камень, оставь свой раж.
Забудь про Иуду, друг.
Ты скоро трижды меня предашь,
как предали все вокруг.
Иуда - сильный, Иуда – злой,
Иуда умней всех вас.
Он не случайно пошел со мной:
он ждал, когда грянет час.
Ему, Иуде, нужны не те
идеи, что снятся вам.
Ведь он не верил моей мечте,
не верил моим словам.
Ведь он не думал меня казнить,
когда он пошел со мной:
мои “ошибки” разоблачить
хотел он любой ценой.
Я знал: он встанет в конце концов
в открытой, большой борьбе.
Но если знаешь врага в лицо –
держи его при себе.
Когда на друга найдет испуг
в преддверии лютых драк,
то правду скажет тебе не друг,
а верный, надежный враг.
Ты просто жди и следи за ним:
он видит любой просчет,
и все места, где ты уязвим,
он знает наперечет.
Иуда думал, что я неправ,
и спорил со мной всегда.
Его упрямый, жестокий нрав –
вина его и беда.
А я не смог убедить его
в единственной правоте –
и вот он празднует торжество,
а я – на своем кресте.
Петров с Андреями поучать,
поверь, не великий труд.
Труднее к вере своей склонять
упрямых и злых Иуд.
Пускай упрям он, пускай жесток –
он тоже наш ближний, брат.
Раз я его убедить не смог –
то, значит, сам виноват.
Учитель должен вложить во всех
тот свет, что приносит Бог.
И, если кто-то допустит грех, –
то, значит, учитель плох…
Дорогу знаешь, дружище Петр.
Теперь не пойдешь другой.
Апостол Камень не так уж тверд,
не правда ли, дорогой?
Ты скоро трижды обрубишь нить
и струсишь, как мерзкий раб.
Так что, я должен тебя казнить
за то, что ты просто слаб?

Предательство Петра

Апостол Камень стоял, дрожа,
с опущенной головой,
как будто камень на ней лежал
от каменной мостовой.

Он с этим парнем! Он виноват!
Он тоже незваный гость! –

И чей-то жесткий, холодный взгляд
пронзает Петра насквозь.

Учитель месит ногами грязь,
учитель опять упал.
А Петр задами бежит, боясь,
чтоб кто-нибудь не узнал.

Учитель молча отводит прочь
невидящий синий взгляд.
А Петр задами уносит в ночь
трусливый поджарый зад.

Учитель месит ногами грязь,
а люди стоят окрест:
Ну, где, приятель, твоя-то власть?
Давай, потаскай-ка крест!

Холодный рокот жестоких фраз
и бешеный град камней.
Иные просто свистят вдоль глаз,
иные же – прямо в цель…

После казни (фрагменты)

Иуда

Вот отлетела Его душа
на самый последний смотр.
Мария плакала, чуть дыша,
рыдал, как безумный, Петр.
Сидел Иуда невдалеке,
мрачнее холодных скал.
Стучала кровь на его виске,
был страшен его оскал.

И встал Иуда, и поднял взгляд, -
и сверху спустился мрак.
Скажите, люди, Я виноват,
что все получилось так?!

Безумцы, стойте! Уймите вой!
Заткните своих старух!
Своей подумайте головой –
ведь я вам не враг, а друг!

Я сам противник любых измен,
не верю пророкам я, -
а вы зато обрели взамен
две тысячи лет вранья!

А вы зато обрели обман
и целый букет святош,
которым по фиг святой дурман –
неплохо их кормит ложь!

Они домой ползут на бровях,
набравшись “крови Христа”,
а после лгут вам в своих церквях,
о том, что все – суета.

А тех, кто мыслить решится вслух,
сожгут они на кострах,
и будут лгать вам про вечный дух,
а сеять порок и страх.

Они рассудят, кто друг, кто враг,
споют про святой закон.
Но вся их вера фальшива так,
как золото их икон.

Глупцы! Отдайте последний грош,
оторванный от семьи,
на блуд и пьянство своих святош,
замешанный на крови!..

Когда сольют с вас и кровь, и пот,
когда вас загонят в гроб, --
за все в награду для вас споет
какой-нибудь жирный поп.

И если вправду ты не осел,
ответь на один вопрос:
неужто вправду за это все
висел на кресте Христос?

Я знал: не выгорит ничего,
ведь путь его глуп и дик.
Я столько раз убеждал его,
но он был упрям, как бык.

Но я не выиграл ни черта
от сей роковой зари.
Хотел убрать я с пути Христа,
убил же лишь Га-Ноцри…

(Иуда молит Иешуа Га-Ноцри о прощении)

Ответ Иуде :

“Постой, Иуда, не трать слова,
не трать понапрасну сил.
К чему поникшая голова? –
Ведь я тебе все простил.
Послушай, парень, раскрой глаза.
Тебе одному скажу:
мне этот крест обойти нельзя,
хоть знаю, что ухожу.
Чудес на свете, братишка, нет, -
все это придумал бес.
Но, чтобы люди узрели свет, -
соври им, что я воскрес…
Потом когда-то они поймут,
что надо идти к добру,
что фарисейство - напрасный труд,
богов превратят в игру.
Забудут распри, забудут зло,
теплом окружат свой дом…
Но это время придет потом,
оно еще не пришло…
Пока им нужен какой-то “бог”,
чтоб верить в него и ждать;
который где-то простить бы мог,
а где-то и наказать.
Устав от горестей и врагов,
заброшенные во тьму,
ваяли люди себе богов
по образу своему.
Пять дней творил человек простой
светила, земную твердь.
И создал Бога он в день шестой,
чтоб вычеркнуть слово “смерть”…
А после, взяв из него ребро,
как копию, как жену,
чтоб обуздать на земле добро,
придумал он Сатану.
Был жалок дьявол, смешон был бог,
и несовершенен мир,
но так ваятель хоть как-то смог
от сна пробудить умы…

Теперь, дружище, подумай сам,
ведь ты же философ, брат:
какой фанатик придет в мой храм,
покуда я не распят?
Не надо спину пред кем-то гнуть,
не надо молить Отца,
но если выбрал однажды путь –
пройди его до конца.
Забудь, Иуда, про этот крест,
и просто взгляни кругом:
когда им пьянствовать надоест,
самим разрушать свой дом?
Когда забудут они войну
и вспомнят о красоте?
Когда увидят они весну,
погрязшие в суете?
Когда поверят они в добро,
пред злом не склонятся ниц?
Когда не будет у них воров,
предателей и убийц?
Когда они перестанут бить
жен своих и детей?
Когда они перестанут жить
в лени и нищете?
И если я хоть чуть-чуть смогу
приблизить их к небесам –
я сам приду к своему врагу
и встану под крест я сам.
Забудь, Иуда, не вешай нос,
и слезы свои утри:
тебя прощает Иисус Христос –
Иешуа Га-Ноцри.
И после смерти при свете звезд,
к вершине иной зари
тебя проводит Иисус Христос –
Иешуа Га-Ноцри.

И будет разум, и будет свет,
струящийся изнутри…
На все вопросы вам даст ответ
Иешуа Га-Ноцри.

“Учитель жалок, учитель слеп,
не думает, с кем идет;
учитель столько делил свой хлеб
с Иудой из Кариот…”

А сам Иуда, - в глазах темно, -
стоял у святой реки,
и в лунном свете бросал на дно
серебряные кружки.
И тридцать раз отразился блеск
в серебряных мотыльках,
и тридцать раз повторила плеск
серебряная река.
Потом Иуда подался в лес
и выбрал покрепче сук.
А призрак Бога смотрел с небес,
как он испускает дух.
Но жив Иуда – теснится грудь,
и сердце его стучит.
И снял петлю и пустился в путь –
теперь уже Вечный Жид.
И там, где шел он, сгущалась тьма,
крушились под ним мосты,
кричали дети, тряслись дома,
и вяли вокруг цветы.
И вечно следом несла молва
позор ему и хулу.
Никто не слышал его слова:
“Ведь я же хотел, как лу…”

Искушение.

Христос, послушай, взгляни вокруг –
звериный кругом оскал.
Но ты же ангел, мой добрый друг,
пускай ты когда-то пал.
Назвал ты другом своим врага!!!
Юродивый, как ты мог?
Назвал ты другом своим врага.
Ты просто предатель, Бог!
Поверь, я мог бы тебе помочь,
желаешь ты или нет.
Чем глубже тьма и чернее ночь, -
тем раньше придет рассвет.
Пойми, порою струится свет
от грязных и скользких лап.
Измены нет и предательств нет, -
есть те, кто силен и слаб.
Я - царь. Я, Дьявол! Когда хочу, -
взрываются города.
Я знаю силу моих причуд.
А что можешь ты, чудак?
Ломать - не строить. Порочный круг!
Такое в тебе нутро.
Но зло вторично, мой добрый друг.
Первично же лишь добро.
Сперва на свете родится Бог,
чтоб Дьяволом после стать.
И, чтоб ты нечто разрушить смог –
я должен его создать.
Навин, а хочешь - сейчас спалю
проклятый Ершалаим?
Ведь, черт возьми, я тебя люблю…
Пускай обратится в дым!
Навин, подумай, ведь я могу
избавить тебя от мук!
Доверься мне, своему врагу.
Скажу, не как враг – как друг!
Беги отсюда, из этих мест,
к чему тебе эта боль?
К чему тебе восходить на крест
и все уносить с собой?!
Я не приму от тебя услуг –
и все же спасибо, брат.
И если вправду ты верный друг –
пойми, я уже распят!
Пойми, дружище - не нам менять
божественный ток времен.
И я готов, - если хочешь знать,-
подняться на этот склон.
Не понял ты, как я погляжу,
хотя ты совсем не глуп:
еще дышу я, еще хожу –
но я уже только труп.
Усталый путник подался прочь,
и солнце ушло за ним.

“…И погрузился навеки в ночь
великий Ершалаим.”

А там, в тени дорогих палат,
не зная, как дальше жить,
все руки мыл и мыл Пилат,
и все же не мог отмыть.

Никколо Паганини. Вечное движение.
(Песня Юродивого)

Никто не видел ангела в бою,
но я тебе про ангела спою.
Вот ангел надевает камуфляж,
вот ангел поправляет патронташ,
вот лязгнул передернутый затвор,
вот загремел запущенный мотор.
Когда на бой летит он, словно стриж,
от демона его не отличишь.
И в мир, который в нечисти погряз,
на бой выходит ангельский спецназ…
Вот ангелы сверкающей гурьбой
ведут непрекращающийся бой.
И этот бой идет сто тысяч лет,
и все ему конца и края нет…
Вот демон надевает камуфляж,
вот демон поправляет патронташ,
вот лязгнул передернутый затвор,
вот загремел запущенный мотор.
Когда на бой летит он, словно стриж,
от ангела его не отличишь.
Вот демоны сверкающей гурьбой
ведут непрекращающийся бой,
и в мир, который в нечисти погряз,
на бой выходит демонский спецназ.
И этот бой идет сто тысяч лет,
и все ему конца и края нет.
Поскольку силы воинов равны,
поскольку все бессмертны и сильны,
сто тысяч лет, сто тысяч равных драк –
по-видимому, что-то здесь не так.
Все крутятся, как белка в колесе,
все победили, проиграли все…
А как же быть? - Ответ на это прост:
никак ты бомбой не построишь мост,
снарядами не вылечишь бойцов,
и не накормишь нищего свинцом.
Как просто кончить бой и в мире жить!
Но демону того не объяснить,
он все-таки наденет камуфляж,
и ангелы поправят патронташ…

Некающаяся Мария Магдалина.
(Первая песня Магдалины)

Богат или беден, силен или слаб,
бродяга и воин, хозяин - и раб,
войди в мое лоно, ласкай мою грудь,
и звонкой монетой платить не забудь.
Пустое - спасение грешной души, -
свое наслаждение встретить спеши!
Я здесь, пред тобою, нага и свежа.
Я вижу, как ты пламенеешь, дрожа.
Войди в меня, милый, воспрянь - и войди,
кусай мне до боли соски на груди.
Дурные болезни, подушки в крови –
ничтожная плата за радость любви!
Презрение брата, ущерб естества –
ничтожная плата за миг волшебства!
Забыв о проблемах мирской суеты,
ты будешь под властью моей красоты.
Хлебни моего золотого огня, -
и ты никогда не забудешь меня.
Не бойся отдаться веленью крови –
я создана Богом для плотской любви!
И ты не сумеешь себя побороть;
рычи же, самец, и терзай мою плоть.
Отбрось все сомненья и зубы сцепи,
как пса, свою похоть спуская с цепи.
А я извиваюсь, стону и кричу,
я властью своей упиваться хочу.
В руках твоих гнется мой тонкий хребет,
но ты мне подвластен, а я тебе - нет.

Седьмая песня Христа

Если кажется вдруг – никогда не наступит рассвет,
и что мы не нужны ни друзьям, ни любимым, ни Богу, -
знай, что скоро придет ослепительный солнечный свет,
и прозреем мы все, и найдем в буреломе дорогу.
Эту странную жизнь бесполезно сжигать, не любя.
Бесполезно страдать, в одиночку бродя по планете.
Знай, что мне все равно, сколько было мужчин у тебя
до того, как однажды тебя на распутье я встретил.
Знай, что мне все равно, сколько раз ты любила других,
потому что я знаю: нельзя эти сравнивать чувства.
Все равно, что сравнить ученический слабенький стих
со стихами того, кто постиг все вершины искусства.
Я люблю тебя так, как никто никогда не любил!
Я хотя и поэт, но поверь мне, я тоже мужчина.
Только жаль одного: у меня ведь достаточно сил,
чтоб подняться на крест и оставить свою Магдалину.

Первая песня Воланда
(Лепрозорий)

Мертвей марсианских стуж
задворков вселенной глушь,
погост прокаженных душ –
лепрозорий.
Мы все не смешны, - страшны,
психически мы больны…
Уборная сатаны –
лепрозорий.
Здесь монстры ползут во тьме,
им славно в своей тюрьме,
а черепы тех, кто смел –
на заборе.
Вампиры глотают душ
из крови случайных душ,
заброшенных в эту глушь –
лепрозорий.
Мы те, что ползут во тьме.
Мы все себе на уме.
Привыкли мы здесь к чуме –
лепрозорий.
Мы здесь научились врать,
подобных себе сжирать,
насиловать, убивать –
лепрозорий.
Из тех, кто сюда зарыт –
кто воет, а кто молчит.
Последних уродов щит –
лепрозорий.
И только со всех сторон
гудит колокольный звон,
поскольку такой закон:
лепрозорий.
Вы слышите этот звон?
Вы думаете, что он –
обычный церковный звон? –
Лепрозорий!
На самом-то деле мы
звоним благовест чумы,
сожравшей у нас умы –
лепрозорий…
Седа твоя борода,
зачем ты пришел сюда?
Неужто твоя звезда –
лепрозорий?
Над нами чернеет ночь.
Не сможешь ты нам помочь.
Уйди, убирайся прочь –
лепрозорий!
Пришелец, ведь здесь - наш дом,
хоть как-то, но мы живем.
Уйди, не тревожь наш сон –
лепрозорий…
Иешуа Га-Ноцри,
Сожрут тебя упыри.
Проваливай - иль умри:
лепрозорий.

Но если душа чиста –
в бессилии чернота,
и не заразит Христа
лепрозорий…

Заметки Мастера

Потоки высоких фраз
бывают не так плохи.
Но беды находят нас,
конечно же, за грехи.
Когда ты спешишь домой,
в тепло идешь и уют,
кто-то уходит в бой,
кого-то на казнь ведут.
Когда ты ложишься спать
и сладко сопишь во сне,
кто-то хоронит мать,
кого-то ведут к стене…

Голос мой очень тих,
я ведь один из тех,
кто променял Твой лик
на первородный грех.
Кто заглянул за край
и поумнел стократ,
проклял и адский рай,
проклял и райский ад…

***

Я шел и мял бессильные цветы:
искал цветок всесильной красоты,
и вот – нашел. Но, радость, где же ты? –
Тебя убили мертвые цветы.

***

А мертвые похожи на солдат,
которые навытяжку стоят,
и вечности последний свой салют
скрещенными руками отдают.

***

Тринадцатая песня Христа
(Преображение)

Ну вот, и все прошло - мне развязали пальцы,
оковы на ногах кузнец мне расковал.
Отныне, без креста, мой ореол страдальца
у люда на глазах пропал, как не бывал.
Отныне, без креста, ничтожный и никчемный,
по выжженной земле влачу я жребий свой.
Я не раскрою рта, никто уж мне не внемлет:
отныне, без креста, я больше не герой.
Верните мне мой крест! Я с ним уже сроднился,
ведь он уже не крест - мой жребий и мой суд.
Ну, кто я без креста? - Отпущенная птица:
и рад бы улететь, да крылья не несут.
В мечтах я - на кресте, спаситель-неумейка,
и снова славу мне трубят со всех сторон.
Мой имидж создавал хороший имидж-мейкер,
и даже не один, а целый легион.
Жрем тухлое дерьмо со свежею подливкой,
банальности жуем, пока не надоест.
И все вокруг бредут с крестами на загривках,
и каждый к сорока какой-то тащит крест.
И вот я без креста… За что, какого черта?
Я так привык к кресту, а он теперь исчез…
Не бог и не пророк – я просто мастер спорта:
погони за собой с крестом наперевес.
Но я тащил свой крест, жестокий и прекрасный,
не только судный день, но месяц или год,
в надежде лишь на то, что это не напрасно,
и кто-нибудь потом - потом меня поймет.
Я вырою свой крест, увью его цветами,
к подножью положу венок из белых роз…
Уйду из этих мест! За дальними горами
отыщет новый крест мой воспаленный мозг.

Аудиенция Ивана Бездомного

Вспоминаю я вещий сон,
тот, который я видел сам:
я ступил на зеленый склон
и вошел в неизвестный храм.
Этот храм был светлей небес,
преисполненный красоты…
Но, явившись, он вдруг исчез,
я остался средь пустоты.
Лишь одно ощутить я смог,
хоть не понял я, что со мной:
в этом храме мог жить лишь Бог,
только Бог, и никто иной.
После этого дня прошли
может, три, или может, пять;
из своей заревой дали
мне явился тот сон опять.
Как и прежде, был светел храм;
как и прежде, был ярок склон,
но теперь я увидел там
чудо-лики святых икон.
Наша память - неверный друг,
я теперь уж не вспомню лиц,
но - меня не объял испуг,
не хотелось склониться ниц.
Те иконы со всех сторон
освещали великий храм…
Но внезапно прервался сон,
и я снова остался сам.
Третий раз повторился сон
через месяц, а может, два:
я стоял посреди икон
в предвкушении торжества.
Я не видел Его лица,
я не слышал Его речей,
но проникся я до конца
чудным светом Его очей.
Не хотелось “скулить и ныть”
перед доблестным визави,
не хотелось Его молить
о прощении и любви.
Я ведь знаю, и знает Он,
что и грешен я был, и слаб,
что для творчества был рожден –
но смирился, и жил, как раб.
Я ведь знаю, и знает Бог,
что затмилась моя звезда,
что я выбрал из всех дорог
ту, которая никуда.
И с того заревого дня
мне чужда покаянья лесть.
Я Им создан, и он меня
принимает таким, как есть.
Он не зря подает мне знак:
мне чего-то недостает,
значит, что-то во мне не так,
значит, надо идти вперед.
Не скорбеть о былых грехах,
не бродить за Ним по пятам…
Погрязающий в мелочах
никогда не построит храм.
И ушел навсегда тот сон,
перепутав мне все в башке.
Только я вспоминаю склон
и присутствие налегке.
И навеки ушел мой страх,
и дорога моя легка,
навсегда обратились в прах
суеверия и тоска.
Навсегда обратился в пыль
одиночества тихий стон…
Я уверен, что это быль –
мой короткий и яркий сон.

Падший ангел (Вторая песня Геллы)

Оболганный богом, забытый людьми,
распятый за правое дело,
поверженный демон - никто не омыл
твое исполинское тело.
Покуда архангел юлил и лизал
подметки святого кумира –
ты вспыхнул и пал, и властителем стал
подземного честного мира.
Ты стал полисменом жестокой земли
и ассенизатором первым:
кому-то ведь надо в грязи и в крови
спасать эту землю от скверны.
Тебе за презренье священных основ
святоши грозили перстами,
и грелись они у священных костров,
и мучили землю крестами.
Они осыпали божественный прах
своей лицемерной любовью.
А тех, кто сгорал на священных кострах,
они проклинали Тобою.
Они уставали блудить и жиреть,
трусливо бежали от битвы.
Истошные крики сгорающих ведьм
звучали для них, как молитвы.
И лгали они заблукавшим во мгле,
что знают святую дорогу,
и все преступленья на этой земле
вершили от имени Бога…
А ты же – ни славы не знал, ни любви,
Ты лести-молитвы не слушал,
А просто по горло в грязи и в крови
Будил наши грешные души…

Аве, Мария!
(Вторая песня Магдалины)

Здравствуй, Мария!
Вот и снова рассвет.
Здравствуй, Мария,
через тысячи лет.
Счастье Марии
было так велико,
горе Марию
захлестнуло рекой…
Плачут мужчины.
Ночь светла и чиста.
Мертвого сына
опускают с креста.
Сто поколений
виновато пред ним.
Мир на коленях
перед сыном твоим.
Но бесполезны
и молитвы, и хрип.
Он - не железный,
он сегодня погиб…

Колыбельная Матери

Спит сыночек мой любимый,
спит на высоте.
Пахнет гарью, пахнет дымом,
блики на кресте.
Ты поранился немножко,
но - на то и мать!
Протяни свои ладошки,
дай поцеловать.
Положи свою головку
маме на плечо.
Там прохладно, там неловко –
мелкий дождь сечет.
Мама боль твою остудит,
вытрет черный пот.
Обещай, что ты не будешь
жить наоборот.
Если б жил ты в вечном блуде,
зле и суете,
то тебя б не стали люди
вешать на кресте.
Боже, Боже, ну послушай –
я Тебя молю:
возврати сыновью душу,
забери мою.
Голова моя седая –
вот ее б казнить!..
Почему же не смогла я
все предотвратить?
Я - безумная дуреха,
с этим и помру.
Я тебя учила плохо –
правде и добру.
Ты меня, дурную, слушал,
был и добр, и горд…
Все спасал чужие души,
все учил народ.
И народ тебе в награду
дал по доброте
только горькую отраду –
гибель на кресте.
Почему же ты впервые
не послушал мать?
Души темные и злые
стоило ль спасать?
Если б ты хоть раз послушал
бедных стариков,
не спасал чужие души
от чужих грехов…
ты всегда был добрый малый,
милый мальчик мой.
Сколько девушек мечтало
стать твоей женой!..
Спи, мой мальчик, спи спокойно,
все уже прошло.
Все прошло: и боль, и войны
не мутят чело.
Вот тебя, как в детстве, сносит
отчим на руках.
В первый раз я вижу проседь
на твоих висках.
Пережить такие боли –
кто б на свете смог?
Если это божья воля –
кто же этот Бог?..
Пахнет гарью, пахнет дымом
во чужом краю…
Спи, сыночек мой любимый,
баюшки-баю…

Вторая песня Ивана Бездомного

Голос искренний очень тих,
без труда его не поймешь.
Если громко гремит мой стих –
значит, в нем поселилась ложь.
Голос истины словно плеск
среди топота бычьих стад.
Голос лжи - это громкий треск
мегафонов и каннонад.
Правде незачем громкий крик…
Будет долго она молчать.
Чуть заметно явит свой лик
лишь тому, кто умеет ждать.
Очень шумно-криклива знать,
очень громко она кричит.
Если истину хочешь знать, -
то прислушайся - и молчи.
И услышишь со всех сторон
как награду за много лет
тихий-тихий небесный звон –
это правды самой ответ.

Симон

Я провинился, я виноват,
А он ответил на зло добром…
Меня, Симона, назвал Петром,
И ключ доверил от райских врат…

Когда б вернулся тот чёрный день,
И повторился тот разговор,
Я б сбросил груз, я отвёл бы тень,
Я смыл бы кровью тот свой позор.

О, если б снова пришёл тот миг,
Я закричал бы, чтоб знали все:
Я с ним! Я – верю! Я – на кресте
Готов издать с ним
Предсмертный
крик…
Он был со мною, а я был с ним,
Я с ним пошёл бы на край земли,
Я б с ним остался в любой дали,
На смерть, на казнь я б пошёл за ним…

Я с ним вошёл в Иерусалим,
И с ним я понял, что я - живой,
И жизнь осмысленна только с ним -
Пусть знают стражники и конвой!

Но всё напрасно.
Прошли века;
И не исправил я
Ничего.
И постоянно
Стучит в висках
Моё трёхкратное:
«Я не знаю его»
«Я не знаю его»
«Я не знаю его»…

Просмотров: 1343 | Добавил: Ivan | Рейтинг: 5.0/1 |
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Copyright Владимир Владимирович Немерцалов© 2024 | Сделать бесплатный сайт с uCoz